Огюст Барбье — Медная лира: Стих

Только детям италийской
И германской стороны
Песни лириков слышны,
Трепетанье струн им близко,
А Британии сыны
Позабыли песен звуки:
Если струн коснутся руки,
Им в ответ начнет греметь
Только сумрачная медь.
Мать гармонии всемирной,
Полигимния, не лирный
Звон, а грубый лязг и вой
Породила в наши годы.
И гудят, гудят заводы
В устрашение природы
Гимн могучий, мировой.

Так обратитесь в слух, внимайте песне ветра,
Вы, дети стран других, и ты, Европа вся!
Фабричных городов клокочущие недра
Вздымают пыль столбом и расточают щедро
Кричащие людские голоса.
Рыданья долгие и вздохи к вам неся,
Гуляет по свету, бродяжничает ветер.
Так вот услышьте, все народы, и ответьте,
Найдется ль музыка на свете
Мрачнее этой и страшней?
Тысячеустая, — все молкнет рядом с ней.
Так мощен этот гул и так инструментован,
Что чуется в нем медь, мерещится чугун.
Как будто шпорами язвимый, неподкован,
Храпит и фыркает бесчисленный табун.
Как будто бык мычит, на привязи тоскуя,
В котлах бушует пар. Пустив струю густую,
Выталкивает он два поршня. И вослед
Колеса вертятся, и перебоев нет.
В невидимом для глаз, отчаянном круженье
Снует бесчисленных катушек хоровод.
Смертельный посвист их, змеиное их жженье
Все те же день и ночь — никто их не прервет.
Визг облаков сцепленных, железных лап объятья,
Зубчатых передач скрипенье в перекате,
Шум поршней, свист ремней и вечный гул окрест, —
Вот эта музыка, вот дьявольский оркестр,
В чьих звуках потонул стон чернолицых братьев,
Существ едва живых и видимых едва,
Глухие, вялые, чуть слышные слова:

Рабочий

Хозяин! Видишь, как я бледен,
Как после стольких лет труда
Спина согнулась, мозг изъеден, —
Мне нужен сон хоть иногда.
Измучен я дешевой платой.
За кружку пива, за рагу,
За блузу новую могу
На всякий труд пойти проклятый.
Пускай чахотка впереди,
Пускай огонь горит в груди,
Пускай хоть сотня лихорадок
В мозгу пылает ярче радуг,
Пускай умру, пускай жена
С детьми на смерть обречена,
Но в землю лечь со мной нельзя им,
Возьми же их себе, хозяин!

Дети

О мать, до чего наша жизнь тяжела!
Нам фабрика легкие с детства сожгла.
Мы вспомним деревню свою, умирая.
Ах, если б добраться до горного края,
До поля, где пахарь в сторонке глухой
Проходит по пашне со ржавой сохой.
Ах, если б пасти у холмистого склона
На травке зеленой овечьи стада!
Ах, как бы согрело нас солнце тогда,
И, вольно дыша у ложбины зеленой,
Сбежав от машины тупой, раскаленной,
Уснем, надышавшись душистой травой,
Уйдем мы, как овцы, в траву с головой.

Мать

Кричите, дети, плачьте! Долей черной
Униженные с самых малых лет,
Кричите, плачьте! На земле просторной
От века нам животные покорны,
Но и для них такого ига нет.
Придет ли срок корове отелиться,
Ее ведут в сухой и теплый хлев,
В хлеву солома чистая стелится,
Корова мирно ждет, отяжелев.
А я… Пускай набухнет грудь тугая,
Пускай ребенок, лоно раздвигая,
Рвет плоть мою! И часа не дадут!
Тобой навек машины завладели, —
Гляди, — их пасти пышут там и тут,
Следи, чтоб их ручищи не задели
Созданье божье в материнском теле!

Хозяин

Всем, кто не хочет знать труда,
Плохим работникам — беда!
Всем, кто не поспевает к сроку,
Всем, от кого мне мало проку,
Лентяям, лодырям, больным —
Беда! Не будет хлеба им.
Ни слез, ни жалоб, ни упрека!
Колеса в ход, и руки в ход!
Пускай работает завод.
Всех конкурентов разгоняя,
Все рынки мира наводняя, —
Хочу, чтоб ткань моя дрянная
Одела бы весь род людской,
А золото лилось рекой!

И снова этот гул крепчает миг от мига.
Котлы кипят и ждут, чтоб поршнями задвигать,
Как будто великан отплясывает джигу,
Вколачивая в мир два крепких каблука.
Раскачанный рычаг коснулся рычага —
И тысячи колес от гонки центробежной
Визжат пронзительно. И гибнут безнадежно
Людские голоса средь этой тьмы безбрежной,
Слабеют жалкие биения сердец,
Как с бурей бьющийся и тонущий пловец.

О, ни глухой раскат прибоев беспокойных,
Ни мощный вой собачьих свор,
Ни вздохи тяжкие седых верхушек хвойных,
Когда над бурей гнется бор,
Ни жалкий крик солдат, что в беспощадных войнах
Не встанут на последний сбор,
Ни в яви, ни в бреду нет голосов, достойных
В ужасный этот влиться хор.
Да! Ибо в этом трубном хоре,
В скрипичных голосах, настроенных не в лад,
Не оратория звучит, а черный ад.
Тут алчность черная и нищенское горе
Не могут спеться и кричат.

А вы, счастливые сыны благого края!
Вам музыка цветет, как роза, обагряя
Ярчайшим блеском утренние сны,
И дышит свежестью и сладостью весны.
Вас многие сочтут в сей жизни быстротечной
Толпой изнеженной, ленивой и беспечной
За то, что так легко, без скуки и невзгод,
Дыша амврозией и опьяняясь вечно,
Вы празднуете жизнь уже который год.
Вы, граждане Италии счастливой,
Красавцы кроткие, как мир ваш негой полн,
Как безмятежны очертанья волн!
Вам мир завидует ревнивый.
А северян одна гордыня леденит.
Пускай же целый мир бушует и звенит,
Пускай свои дары швыряет благосклонно
Ему Промышленность из урны златодонной!
Вас, дети бедности, она не соблазнит.
Зачем же вам менять богиню дорогую,
Возлюбленную вашу — на другую,
На ту, что утешать пытается, торгуя,
Но чаще бедами вселенную дарит,
Повсюду войнами гражданскими горит, —
Где ради пятака, под вой титанов злобных,
Один использует мильон себе подобных.