Шарль Бодлер — Путешествие на остров Цитеру: Стих

Как птица, радостно порхая вкруг снастей,
Мой дух стремился вдаль, надеждой окрыленный,
И улетал корабль, как ангел, опьяненный
Лазурью ясною и золотом лучей.
Вот остров сумрачный и черный… То — Цитера,
Превознесенная напевами страна;
О, как безрадостна, безжизненна она!
В ней — рай холостяков, в ней скучно все и серо.

Цитера, остров тайн и праздников любви,
Где всюду реет тень классической Венеры,
Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры,
Как благовония тяжелые струи;

Где лес зеленых мирт своих благоуханья
Сливает с запахом священных белых роз,
Где дымкой ладана восходят волны грез,
Признания любви и вздохи обожанья;

Где несмолкаемо воркуют голубки!
— Цитера — груда скал, утес бесплодный, мглистый.
Где только слышатся пронзительные свисты,
Где ужас узрел я, исполненный тоски!

О нет! То не был храм, окутанный тенями,
Где жрица юная, прекрасна и легка,
Приоткрывая грудь дыханью ветерка,
В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями;

Лишь только белые спугнули паруса
Птиц возле берега, и мы к нему пристали,
Три черные столба нежданно нам предстали,
Как кипарисов ряд, взбегая в небеса.

На труп повешенный насев со всех сторон,
Добычу вороны безжалостно терзали
И клювы грязные, как долота, вонзали
Во все места, и был он кровью обагрен.

Зияли дырами два глаза, а кишки
Из чрева полого текли волной тлетворной,
И палачи, едой пресытившись позорной,
Срывали с остова истлевшие куски.

И, морды вверх подняв, под этим трупом вкруг
Кишели жадные стада четвероногих,
Где самый крупный зверь средь стаи мелких многих
Был главным палачом с толпою верных слуг.

А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных!
Все издевательства безмолвно ты сносил,
Как искупление по воле высших сил
Всех культов мерзостных и всех грехов ужасных.

Твои страдания, потешный труп, — мои!
Пока я созерцал разодранные члены,
Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены,
Как рвота горькая, как давних слез ручьи.

Перед тобой, бедняк, не в силах побороть
Я был забытый бред среди камней Цитеры;
Клюв острый ворона и челюсти пантеры
Опять, как некогда, в мою вонзились плоть!

Лазурь была чиста и было гладко море;
А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша,
Себя окутала навек моя душа
Тяжелым саваном зловещих аллегорий.

На острове Любви я мог ли не узнать
Под перекладиной свое изображенье?..
О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращенья
И душу бедную и тело созерцать!