Когда — во сне — он вошел в хижину
 Изгнанных поэтов, в ту, что рядом с хижиной
 Изгнанных теоретиков (оттуда доносились
 Смех я споры), Овидий вышел
 Навстречу ему и вполголоса сказал на пороге:
 «Покуда лучше не садись. Ведь ты еще не умер.
 Кто знает,
 Не вернешься ли ты еще назад? И все пойдет
 по-прежнему, кроме того,
 Что сам ты не будешь прежним». Однако подошел
 Улыбающийся Бо Цзюй-и и заметил, глядя
 сочувственно:
 «Любой заслуживает кары, кто хотя бы однажды
 сказал о несправедливости».
 А его друг Ду Фу тихо промолвил: «Понимаешь,
 изгнание
 Не место, где можно отучиться от высокомерия».
 Однако куда более земной,
 Совершенно оборванный, Вийон предстал перед ними
 и спросил: «Сколько
 Выходов в твоем доме?» А Данте отвел его в сторону,
 Вял за рукав и пробормотал: «Твои стихи,
 Дружище, кишат погрешностями, подумай
 О тех, в сравненьи с которыми ты — ничто».
 Но Вольтер прервал его: «Считай каждый грош,
 Не то тебя уморят голодом!»
 «И вставляй шуточки!» — воскликнул Гейне.
 «Это не помогает, —
 Огрызнулся Шекспир. — С приходом Якова
 Даже мне запретили писать».
 — «Если дойдет до суда,-
 Бери в адвокаты мошенника! —
 посоветовал Еврипид. —
 Чтобы знал дыры в сетях закона». Смех
 Не успел оборваться, когда из самого темного угла
 Послышался голос: «А знает ли кто твои стихи
 Наизусть? И те, кто знает,
 Уцелеют ли они?» — «Это забытые, —
 Тихо сказал Данте, —
 Уничтожили не только их тела,
 их творения также».
 Смех оборвался. Никто не смел даже переглянуться.
 Пришелец
 Побледнел.