Вера Полозкова — Письмо к Косте Бузину, в соседний дом: Стих

Ты его видел, он худ, улыбчив и чернобров. Кто из нас первый слетит с
резьбы, наломает дров? Кто из нас первый проснется мертвым, придет к
другому – повесткой, бледен и нарочит? Кто на сонное «я люблю тебя»
осечется и замолчит?

Ты его видел, – он худ, графичен, молочно-бел; я летаю над ним, как
вздорная Тинкер Белл. Он обнимает меня, заводит за ухо прядь – я одно
только «я боюсь тебя потерять».
Бог пока улыбается нам, бессовестным и неистовым; кто первый придет к
другому судебным приставом? Слепым воронком, пожилым Хароном, усталым
ночным конвоем? Ну что, ребята, кого в этот раз хороним, по чью нынче
душу воем?

Костя, мальчики не должны длиться дольше месяца – а то еще жить с ними,
ждать, пока перебесятся, растить внутри их неточных клонов, рожать их в
муках; печься об этих, потом о новых, потом о внуках. Да, это, пожалуй,
правильно и естественно, разве только все ошибаются павильоном – какие
внуки могут быть у героев плохого вестерна? Дайте просто служанку –
сменить белье нам.

Костя, что с ними делать, когда они начинают виться в тебе, ветвиться;
проводочком от микрофона – а ты певица; горной тропкой – а ты все ищешь,
как выйти к людям; метастазами – нет, не будем. Давай не будем.
Костя, давай поднимем по паре, тройке, пятерке тысяч – и махнем в
Варанаси, как учит мудрый Борис Борисыч. Будем смотреть на индийских
кошек, детишек, слизней – там самый воздух дезинфицирует от всех жизней,
в том числе и текущей – тут были топи, там будет сад. Пара практикующих
Бодхисаттв.

Восстанием невооруженным – уйдем, петляя меж мин и ям; а эти все
возвратятся к женам, блядям, наркотикам, сыновьям, и будут дымом
давиться кислым, хрипеть, на секретарей крича – а мы-то нет, мы уйдем за
смыслом дорогой желтого кирпича.

Ведь смысл не в том, чтоб найти плечо, хоть чье-то, как мы у Бога
клянчим; съедать за каждым бизнес-ланчем солянку или суп-харчо, ковать
покуда горячо и отвечать «не ваше дело» на вражеское «ну ты чо». Он в
том, чтоб ночью, задрав башку – Вселенную проницать, вверх на сотню
галактик, дальше веков на дцать. Он в том, чтобы все звучало и шло
тобой, и Бог дышал тебе в ухо, явственно, как прибой. В том, что каждый
из нас запальчив, и автономен, и только сам – но священный огонь ходит
между этих вот самых пальцев, едва проводишь ему по шее и волосам.