В тот век, как живали еще Торквемады,
Над жертвами рока свершались обряды
Глубоких, ужасных, убийственных мук:
Ломание ног и дробление рук.
Там истина, корчась средь воплей и жалоб,
Винилась, — и страшный кончался обряд
Тогда, как, глаза свои выкатив на лоб,
Невинный страдалец кричал: ‘Виноват!’
Есть пытка другая, того ж совершенства
Она достигает, — то пытка блаженства.
Счастливцу творится пристрастный допрос
Под всем обаянием лилий и роз.
Тут узнику в сердце, без всякой пощады,
Вонзаются сладкие женские взгляды,
Он дивные, райские видит места, —
И алые, полные неги уста,
Как бисер, как жемчуг, слова ему мечут
И с жарким дыханьем щебечут, лепечут.
‘Покайся! признайся!’ — напевы звенят,
И нервные звуки всё вкрадчивей, ниже…
Он тает, а пламя всё ближе, всё ближе…
Нет сил… Исторгается вздох: ‘Виноват!’