Грудой дел,
 суматохой явлений
 день отошел,
 постепенно стемнев.
 Двое в комнате.
 Я
 и Ленин —
 фотографией
 на белой стене.
 Рот открыт
 в напряженной речи,
 усов
 щетинка
 вздернулась ввысь,
 в складках лба
 зажата
 человечья,
 в огромный лоб
 огромная мысль.
 Должно быть,
 под ним
 проходят тысячи…
 Лес флагов…
 рук трава…
 Я встал со стула,
 радостью высвечен,
 хочется —
 идти,
 приветствовать,
 рапортовать!
 «Товарищ Ленин,
 я вам докладываю
 не по службе,
 а по душе.
 Товарищ Ленин,
 работа адовая
 будет
 сделана
 и делается уже.
 Освещаем,
 одеваем нищь и о?голь,
 ширится
 добыча
 угля и руды…
 А рядом с этим,
 конешно,
 много,
 много
 разной
 дряни и ерунды.
 Устаешь
 отбиваться и отгрызаться.
 Многие
 без вас
 отбились от рук.
 Очень
 много
 разных мерзавцев
 ходят
 по нашей земле
 и вокруг.
 Нету
 им
 ни числа,
 ни клички,
 целая
 лента типов
 тянется.
 Кулаки
 и волокитчики,
 подхалимы,
 сектанты
 и пьяницы, —
 ходят,
 гордо
 выпятив груди,
 в ручках сплошь
 и в значках нагрудных…
 Мы их
 всех,
 конешно, скрутим,
 но всех
 скрутить
 ужасно трудно.
 Товарищ Ленин,
 по фабрикам дымным,
 по землям,
 покрытым
 и снегом
 и жнивьём,
 вашим,
 товарищ,
 сердцем
 и именем
 думаем,
 дышим,
 боремся
 и живем!..»
 Грудой дел,
 суматохой явлений
 день отошел,
 постепенно стемнев.
 Двое в комнате.
 Я
 и Ленин —
 фотографией
 на белой стене.