В чащобе клейкая роса,
на сапоги налипли травы.
В зубах орех лесной двухглавый,
паук пузатый — в волосах.
Под мышкой — влажное ружье,
на поясе — ягдташ порожний…
Земля и небо — все твое!
Но лес тебе всего дороже.
И человек обходит лес,
держа ружье наперевес.
Обломок пня, охапка сучьев,
огня и дыма вороха.
Обсушишь ноги — сразу лучше,
захочешь есть — в реке уха.
Дрожащий свет забрался в зелень
и заблудился в трех соснах.
болотный ветер еле-еле
передвигался, полный сна…
Костер ворчит,
я понимаю:
ведь он живой,
поспать не прочь…
Но как уснуть, когда такая
холодная под боком ночь?
…Костер и я…
На всю округу
нас только двое, два звена,
живых, не признающих сна,
почти похожих друг на друга…
Комар вонзился в прокопченный палец,
но я не гнал,
я слова не сказал…
И кровью человечьей
наливались
немые комариные глаза.
Он тянет кровь,
он, видимо, доволен,
чужой и красный с головы до пят!
…А я живу.
Я в той же прежней роли.
Я все такой,
как пять минут назад.
Хлеба на озере нет два дня,
скоро не будет огня…
Попался ерш,
один как перст,
наверно, ужасно глупый.
Ну кто же
его
такого
съест —
один,
ни ухи, ни супа…
Рванулся ерш, упал в камыши,
вода сошлась над ершом…
И где-то, может, у самой души,
мне стало вдруг — хорошо,
оттого,
что ерш ушел невридим,
что все у нас —
впереди…
Я зимовавшкей клюквы россыпь
встречал у обомшелых рек.
Я пил предутренние росы,
студеные, как первый снег.
Я комаров рассеял тучи,
мой хлеб пропах лесным клопом…
Я обжигался самой лучшей
ухой,
окуренной костром.
А мо блокнот держал в секрете
отенный запах той ухи,
чтоб родились однажды эти,
с ершиным привкусом
стихи.