Джон Китс — Послание Джону Гамильтону Рейнольдсу: Стих

Минувшей ночью, Рейнольдс, всякой гили
Я снова навидался в изобилье.
Виденья, наплывая друг на друга,
Ко мне явились с севера и с юга.
Бессмысленна была их оболочка:
Глаза карги с устами ангелочка,
Вольтер бродил с мечом, щитом и пикой,
В ночном халате — Александр Великий,
Старик Сократ к рубашке галстук ладил,
Кота мисс Эджворт Хэзлитт нежно гладил,
Там Юний Брут, жуир и выпивоха,
Наняв карету, торопился в Сохо.

Кто избавлялся от того кошмара,
Имел, наверно, крепких крыльев пару,
И не будил его порою ранней
Русалки смех, истошный визг кабаний.
Его цветы приветствуют из дола,
И в каждом — арфа юная Эола.
Мир — красок Тициановых смешенье.
Сверкает нож для жертвоприношенья
Над белой телкою. Гудят свирели.
Вокруг царит всеобщее веселье.
Встал парус над скалой зеленоглавой.
Бросают якоря. Гимн величавый
Поют на суше, подтянув матросу.

Стоит Волшебный Замок на утесе
У Озера. Волнуется дубрава:
Урганды Меч готовит ей расправу.
О Феб, когда б твоим заветным словом
Воздвигнуть я бы смог на месте новом
Волшебный Замок, чтобы от недуга
Отвлечь внимание больного друга!

Ты знаешь это место, и неплохо:
То — Мерлинз Холл, то царство грез, и моха,
И Озера, и синих гор скалистых,
И Островков, и речек серебристых.
Все вызывает гнев или улыбку,
Все в полусне, все призрачно и зыбко.
Холмы, вокруг рассыпанные щедро,
Исторгли вулканические недра.

Часть Зданья, Резиденцию Прелата,
Халдей-изгнанник возводил когда-то.
Другую часть, трудясь неутомимо,
Построил Катберт де Сент Альдебрим, а
Пристройка сделана грешившей тяжко
Лапландской Ведьмой, ставшею монашкой.
Черт, в каменщиках побывав однажды,
Со стоном камень положил здесь каждый.

Не скрипнет пол, и дверь не стукнет громко.
Здесь будто правит Фея-экономка,
Серебряным наполненная светом,
Что запад освещает ночью летом
И что стоит в глазах прекрасной девы,
Влюбленной в наши древние напевы.

Взгляни, плывет Галера тихомолком,
Отделанная золотом и шелком.
Три палубы выдерживает остов.
Корабль уходит за зеленый остров
И, достигая долгожданной цели,
Становится под стены цитадели.
Звучит Рожок, и эхо от Потерны
Мотивом прелести неимоверной
Пугает Пастуха. Перед собою
Он стадо быстро гонит к водопою.
Спешит с друзьями вестью поделиться,
Но те смеются: что за небылицы!

Когда бы все, чем грезилось когда-то,
Мы озаряли пламенем заката!
Когда бы дни души своей в печали
Мы темнотой ночной не отмечали!
Но мир нас бьет и мучает жестоко,
И флаг мой — не на адмиральском штоке.
Да не посмею я — с моей досадой —
Пускаться в рассуждения! Наградой
Мне ум возвышенный, увы, не будет.
Что ни задумай, жизнь всегда принудит
К оглядке на ее установленья.
Иль то заносит нас воображенье
При том, что все, что нам в избытке мнится,
Чистилище вернет в свои границы,
Что на земле и в небе несовместно
С простым законом? Радость будет пресной,
Коль наши цели нам же не по силам.
И лето нам покажется немилым,
От Соловья на сердце станет гадко.

Читаю повесть; в ней — одни загадки.
(О них — потом.) Я повести начало
Прочел, взойдя на Лэмпитские скалы.

Был вечер тих. Утесы зеленели
От водорослей. Море еле-еле
Серебряную пену шевелило.
Я дома был. Так отчего мне было
Так тягостно? Я видел, глядя в море,
Как сильный слабых пожирает в споре.
Я видел ясно в том кипенье ада
Перипетии вечного распада.
От зоркости такой и от пристрастья
Душа моя уже на знала счастья.
Цветы барвинка и цветы клубники
Я собирал, чтоб от печали дикой
Избавиться, — однако и доныне
Стоит в глазах ужасная картина:
Атака Ястреба, акульи игры,
Малиновка — и та со страстью Тигра
Червя сжирает. — Прочь, худые мысли!
Проклятие! Как с ними распроститься?
Уж лучше в колокол мне превратиться
Камчатской церкви, Джон, миссионерской,
Чем с ними оставаться в связи мерзкой!

Перевод Е.Фельдмана