Тебе, наперсница Венеры,
 Тебе, которой Купидон
 И дети резвые Цитеры
 Украсили цветами трон,
 Которой нежные примеры,
 Улыбка, взоры, нежный тон
 Красноречивей, чем Вольтеры,
 Нам проповедают закон
 И Аристипов, и Глицеры, —
 Тебе приветливый поклон,
 Любви венок и лиры звон.
 Презрев Платоновы химеры,
 Твоей я святостью спасен,
 И стал апостол мудрой веры
 Анакреонов и Нинон, —
 Всего… но лишь известной меры.
 Я вижу: хмурится Зенон,
 И вся его седая свита —
 И мудрый друг вина Катон,
 И скучный раб Эпафродита,
 Сенека, даже Цицерон
 Кричат: «Ты лжешь, профан! мученье —
 Прямое смертных наслажденье!»
 Друзья, согласен: плач и стон
 Стократ, конечно, лучше смеха;
 Терпеть — великая утеха;
 Совет ваш вовсе не смешон:
 Но мне он, слышите ль, не нужен,
 Затем, что слишком он мудрен;
 Дороже мне хороший ужин
 Философов трех целых дюжин;
 Я вами, право, не прельщен.
 Собор угрюмый рассержен.
 Но пусть кричат на супостата,
 Их спор — лишь времени утрата:
 Кто их примером обольщен?
 Люблю я доброго Сократа!
 Он в мире жил, он был умен;
 С своею важностью притворной
 Любил пиры, театры, жен;
 Он, между прочим, был влюблен
 И у Аспазии в уборной
 (Тому свидетель сам Платон),
 Невольник робкий и покорный,
 Вздыхал частехонько в хитон
 И ей с улыбкою придворной
 Шептал: «Все призрак, ложь и сон:
 И мудрость, и народ, и слава;
 Что ж истинно? одна забава,
 Поверь: одна любовь не сон!»
 Так ладан жег прекрасной он,
 И ею… бедная Ксантипа!
 Твой муж, совместник Аристипа,
 Бывал до неба вознесен.
 Меж тем, на милых грозно лая,
 Злой циник, негу презирая,
 Один, всех радостей лишен,
 Дышал, от мира отлучен.
 Но, с бочкой странствуя пустою
 Вослед за мудростью слепою,
 Пустой чудак был ослеплен;
 И, воду черпая рукою,
 Не мог зачерпнуть счастья он.