Перси Биши Шелли — Ода свободе: Стих
Свобода! Стяг разорван твой, но все ж
Он веет против ветра, как гроза.
I
Сверкнула молнией на рубеже
Испании — свобода, и гроза —
От башни к башне, от души к душе —
Пожаром охватила небеса.
Моя душа разбила цепь, мятясь,
И песен быстрые крыла
Раскрыла вновь, сильна, смела,
Своей добыче вслед — таков полет орла.
Но духа вихрь умчал ее, спустясь
С высот небесной Славы бытия;
Луч отдаленных сфер огня, светясь,
Тянулся вслед, как пенная струя
За кораблем. И пустота. И мгла.
Из глубины раздался голос: — Я
Поведаю, чему вняла душа моя.
II
«Взметнулись ввысь и солнце и луна.
Из бездны брошен звезд туманный ком
В глубь неба, и земля, чудес полна,
Как остров в океане мировом,
Повисла в дымке выспренных зыбей.
Но все был хаос в глубине
Вселенной дивной той — зане
Ты не пришла еще. Зажегся там в огне
Вражды, отчаяния — дух зверей,
И птиц, и воду населивших форм, —
И грудь земли-кормилицы все злей,
Без перемирья, роздыха и норм
Они терзали, червь с червем в войне,
И зверю — зверь, и людям люди — корм.
И в сердце каждого ярился ада шторм.
III
И человек, создания венец,
Размножился в шатре, что взвит над троном —
Сень солнца; пирамида и дворец,
Тюрьма и храм кишевшим миллионам,
Как бы волкам — нора в пещерах гор.
И, одичалая, груба,
Хитра, коварна и слепа —
Ты не пришла еще! — была людей толпа.
Как туча, что гнетет морской простор,
Так над пустыней людных городов
Нависла Тирания, с нею — Мор
Под мрак ее крыла сбирал рабов;
Питаясь кровью, золотом, скупа,
Жадна, рать анархистов и жрецов
Гнала стада людей со всех земли концов.
IV
Улыбкой грела неба синева
В Элладе выси облачные гор,
Дремотно-голубые острова,
Раздельных волн сияющих простор.
Хранил пророчеств песенную весть
В глуши завороженный грот.
Олив и винограда плод
Рос дико, не войдя в насущный обиход.
Как цвет подводный — прежде чем расцвесть,
Как взрослых мысль в младенческих умах,
Как все, что будет — в том, что ныне есть,
Так сны искусства вечные — в камнях
Паросских были; и ребенка рот
Шептал стихи; у мудреца в глазах
Ты отражался; возникли на брегах
V
Эгейских волн — Афины: амбразура
Сребристых башен, пурпурных зубцов.
Жалка земных творцов архитектура
Пред городом вечерних облаков,
Что выстлан морем, под шатром небес;
Ветра живут во граде том,
На каждом ветре пояс — гром,
И солнечный венец над бурным их челом.
Но там, в Афинах, в городе чудес,
На воле человека водружен,
Как на горе алмазной, стройный лес
Колонн. Ведь ты пришла — и этот склон
Холма заполнен творческим резцом.
И в мраморах бессмертных сохранен
Оракул поздний твой — и с ним твой первый трон.
VI
В реке времен, текущей бесконечно,
Тот образ отражен, как был тогда,
Недвижно-беспокойный; в ней он вечно
Дрожит и не исчезнет никогда.
Искусств твоих и мудрости основы
Дошли до прошлого, как взрыв,
Громами землю пробудив,
Смутив религию, Насилье устрашив.
Любви и радости крылатой зовы,
Где упоенья нет, — и там парят,
С пространства сняв и с времени покровы;
Единый океан — всей влаги скат,
Едино солнце, небо осветив,
Тобой единой так Афины мир живят.
VII
И как волчонку Кадмская Менада,
Так молоко величия дала
Ты Риму, хоть любимейшего града
От груди ты еще не отняла;
И много страшных праведных деяний
Твой дух любовью освятил;
С твоей улыбкой уходил
Атилий на смерть, с ней безгрешный жил Камилл.
Но белизну чистейших одеяний
Пятнит слеза; Капитолийский трон
Сквернится золотом. От поруганий
Рабов тирана ты ушла. И стон
На Палатине отголоском был
Напевов ионийских; тихо он
Донесся до тебя, тобой не повторен.
VIII
В Гирканском ли ущелье вдалеке,
На мысе ли арктических морей
Или на недоступном островке
Ты над потерей плакала своей, —
Учила лес, и волны, и утес,
Поток Наяды — хладный там —
Высоких знаний голосам,
Что человек, приняв, посмел отвергнуть сам?
Ты не хранила жутких Скальда грез,
К Друиду ты не проникала в сны.
Те слезы, в прядях спутанных волос,
Не высохли ль, рыданьем сменены, —
Как Галилейский змей предать кострам,
Мечам твой мир приполз из глубины
Извечной смерти? Вслед — развалины видны.
IX
Тысячелетье мир взывал, томим:
— Где ты? — И веянье твое сошло, —
Склонил Альфред Саксонец перед ним
Оливой осененное чело.
И, как утес, что выброшен огнем
Подземным, не один оплот
Святых Италии высот —
Угрозой королям, жрецам, рабам — встает.
Бесчинная толпа, мятясь, кругом,
Как пена моря, разбивалась в прах.
Рождалась песнь душевным тайником,
Внушая некий непостижный страх
Оружию. Искусство не умрет,
Божественным жезлом в земных домах
Чертя те образы, что вечны в небесах.
X
Ты — Ловчая, быстрее, чем Диана!
Ты — страх земных волков! Пред устремленьем
Стрел солнценосных твоего колчана —
Исчезнуть быстрокрылым Заблужденьям,
Как облакам растаять пред зарей,
Поймал твой проблеск Лютер; он
Будил копьем свинцовым сон,
В который мир, как в гроб иль в транс, был погружен.
Пророкам Англии ты госпожой
В веках была: их песнь, звуча всегда,
Не смолкнет в общей музыке. Слепой
Почуял Мильтон твой приход, когда
С печальной сцены (духом озарен,
Он видел, что скрывает темнота)
Ты, удрученная, спускалась, ей чужда.
XI
Года — не споря, и Часы — спеша,
Как бы на выси горной, где рассвет,
Свою надежду и боязнь глуша,
Сошлись, толпясь, темня друг другу свет,
Зовя: — Свобода! — Отклик Возмущенья
На стоны жалости возник;
Бледнел в могиле смерти лик;
И разрушенье звал молящий Скорби крик.
Тогда, подобно солнцу в излучении
Сиянья, встала ты, гоня
Из края в край своих врагов, как тени,
И поразила (как явленье дня
На западе, раскрыв небес тайник
И полночь задремавшую сменя)
Людей, воспрянувших от твоего огня.
XII
Земное небо — ты! Какие вновь
Тебя затмили чары? Сотни лет,
Питавшихся насильем, в слезы, в кровь
Окрашивали свой прозрачный свет.
Те пятна только звезды могут смыть.
Лоз Франции смертелен сок,
Вакханты крови пьют их ток,
Рабы со скипетром и в митрах, чей злой рок —
Все разрушать и Глупости служить.
Сильнейший всех восстал один из них,
Анарх, твоим не захотевший быть,
Смешал войска в порядках боевых —
Мрачащий небо грозных туч поток —
И, сломлен, лег. Тень дней его былых —
Страх победителей в их башнях родовых.
XIII
Спит Англия, хотя давно звана;
Испания зовет ее — так громом
Везувий звал бы Этну, и она
Ответила бы снежных скал разломом,
И слышно с Эолийских островов —
От Пифекузы до Пелора —
Сквозь плески волн роптанье хора:
«Тускнейте, светочи небесного дозора!»
Порвет улыбка нить ее оков
Златых, но только доблести пила
Разрежет сталь испанских кандалов.
Судьба нас близнецами зачала,
От вечности вы ждите приговора.
Печатью ваши мысли и дела
Да станут, и ее — времен не скроет мгла!
XIV
Арминия гробница! Мертвеца
Отдай ты своего! Над головой
Тирана пусть взовьется дух бойца,
Как знамя со стены сторожевой.
Чего нам ждать? Чего бояться нам? —
Свободна, духом ты полна,
В обмане царственном, она —
Германия — вином мистическим пьяна.
А ты, наш рай потерянный, ты — храм;
Очарованием одета, Скорбь в мольбах
Тому, чем ты была, склонилась там;
Ты — остров вечности, ты — вся в цветах,
Пустынная, прекрасная страна,
Италия! Гони, откинув страх,
Зверей, что залегли в твоих святых дворцах!
XV
О, пусть бы вольные могли втоптать
В прах имя «царь», как грязное пятно
Страницы славы, или написать
В пыли, — чтоб было сглажено оно,
Занесено песком, как след змеи.
Оракула внятна вам речь? —
Возьмите ж свой победный меч —
Как узел гордиев то слово им рассечь.
Хоть слабое, шипы вонзив свои
В бичи и топоры, что род людской
Страшат, — оно скрепит их, как ничьи
Усилья б не могли: тот яд гнилой,
Жизнь заразив, гангреной может сжечь.
Когда придет пора, ты удостой
Стереть главу червя сама, своей пятой.
XVI
О, пусть бы мудрые — огнем лампад
Широкой мысли — отогнали тьму,
Чтоб, съежась, имя «жрец» обратно в ад
Отправилось, вновь к месту своему —
Кощунственная, дьявольская спесь!
О, пусть могла бы мысль и страсть
Лишь пред судом души упасть
Иль непостижную признать бесстрашно Власть.
Когда б тех слов, темнящих мысли здесь,
Как зыблемый над озером туман
В лазурь небес бросает пятен смесь,
Снять маску, цвет, что всем различный дан,
Улыбки блеск — не их, чужую часть,
Пока, открыв таимый в них изъян,
Воздаст их господин за правду и обман.
XVII
Удел был человеку уготован —
От колыбели до могилы — стать
Царем над Жизнью, но и коронован,
Он отдал волю в рабство, чтоб принять
Поработителя и притесненье.
Пускай мильонам в свой черед
Что нужно, все земля дает,
Пусть мысль могущество таит, как семя — плод,
Пускай Искусство взмолится, в паренье
К Природе, уклонив от ласки взгляд:
«Мать! Дай мне высь и глубь в мое владенье!»
К чему же это? — все новые стоят
Пред жизнью нужды, и Корысть возьмет
У тех, кто трудятся и кто скорбят,
За каждый дар — ее и твой — тысячекрат.
XVIII
Приди, о Ты! Но — утренней звездой,
Зовущей солнце встать из волн Зари, —
Веди к нам мудрость из пучины той,
Что скрыта в духе, глубоко внутри.
И слышу, веет колесницы стяг.
Ужель не снидете с высот
Вы, измерители щедрот,
Что, правде чуждая, жизнь людям раздает —
Любовь слепую, Славу в прошлых днях,
Надежду в будущих? О, если твой,
Свобода, клад иль их (коль в именах
Различны вы) мог куплен быть ценой
Слез или крови, — не уплачен счет
Свободными и мудрыми — слезой
И кровью, как слеза?» Высокой песни строй
XIX
Прервался. И в ту пору Дух могучий
Своею бездною был втянут вдруг.
Тогда, как дикий лебедь, путь летучий
Стремит, паря в зари грозовый круг,
И вдруг падет с воздушной выси прочь.
Стрелою молнии сражен,
Туда, где глух равнины стон, —
Как туча, дождь пролив, покинет небосклон,
Как гаснет свет свечи, чуть гаснет ночь,
И мотыльку конец, чуть кончен день, —
Так песнь моя, свою утратив мощь,
Поникла; отзвуки свои, как тень,
Сомкнул над ней тот голос, отдален.
Так волны — зыбкая пловца ступень, —
Журча, над тонущим сомкнутся, пенясь всклень.
Видео по теме: