Он в мир наш
 неслышными входит стопами
 Вместе
 с первой нежностью
 к матерям;
 И образ его
 вживается в память,
 Телесной зримости
 не утеряв.
 Каждое имя для нас не пусто!
 Но он
 в нас будит не просто любовь.
 Он стал нашей совестью,
 нашим чувством,
 Таким же живым,
 как восторг или боль.
 Мы люди.
 Присущи нам гнев и горе, —
 Мы в боль свое сердце
 привыкли рядить.
 Когда наши чувства
 находятся в споре,
 Когда их не может
 наш ум рассудить,
 Тогда он,
 как солнце,
 из тьмы вырастает
 И льет повсюду
 свой ласковый свет.
 И, смешные,
 испуганно улетают
 Маленькие призраки
 горь и бед.
 Мечте моей
 видится
 даже рожденье
 Мыслей,
 которые смерти сильней,
 Которые мир приводят в движенье
 Огневою силою своей.
 Я вижу
 родные бессонные руки,
 Берущие голову
 в ласковый плен,
 Усталость в глазах
 и неновые брюки,
 Немножко растянутые
 у колен.
 Рыданье дождя
 в полусонном рассвете,
 Калоши,
 чернеющие в уголке,
 Чернильные брызги
 на свежей газете
 И круг от лампы
 на потолке.
 Часы,
 говорящие мерно и веско,
 К окошку придвинутый
 низенький стол,
 Немножко
 отдернутую занавеску
 И пачку
 исписанных мелко
 листов.
 И еще:
 колыханье знамен
 и винтовок
 В тишине,
 ожидающей
 и голубой,
 И,
 каждый миг
 взбушеваться готовый,
 Неудержимый
 людской
 прибой.
 И он,
 и радуясь
 и негодуя,
 Выходит
 на серый
 апрельский песок.
 Я вижу походку
 его молодую
 И увлажненный потом
 висок.
 Я вижу
 кепку
 в правом кармане,
 И руку,
 протянутую в века,
 И пятна факелов
 в мокром тумане,
 И дрожь
 ползущего броневика.
 Я вижу,
 как высится все прямее
 Голов неколеблемая гряда
 Народа,
 который и в скорби
 и в гневе
 Хранит единенье
 в своих рядах.